Журнал День и ночь - Автор неизвестен

Вместо эпиграфа

Бессонница — плаха старости.Клади голову на подушкуИ на рубль или на полушкуПроси у Морфея сна.Он торгуется!Тишина.Не луна — половинка месяцаВдруг секирой в окошке кажется:Грех ли вспомнится — не отмажешься,Страх ли, полночи хмурый друг,Сердца частый озвучит стук.

Аргументы против фактов

«Ты живёшь богато:Полон дом зверья!..»Чепуха, ребята,Полунищий я.

Печка — не пекарня,И простые вещи:У меня не псарня,Я вам не помещик!

Запустил ли авторПусть и не бездарный,Двор — печальный фактор:Век безгонорарный.

Трубочку-жалейкуМне б иметь не вредно:Хлев ни за копейкуСдал я псам в аренду.

И уж, коль бесплатна,Значит, и бессрочна:Не вернут обратноПлощадь — это точно!..Выйду — не укусят.Попрошайки — в меру.Видят, что невкусенХлеб пенсионера.В огороде, вроде,Я могу, работник,Только не помещик,Только не охотник.

г. Шарья

Александр Кердан

Подорожник

Во Владимире

Летят облака, будто конники,Над Клязьмой — светлы и легки.Маячат вдали колоколенки —Для русской души маяки.

Стою у тебя на околице,Святая и древняя Русь.Вот-вот за небесною конницейВдогонку и я соберусь.

Туда, где по рангу построены,Ряды подравняли своиМонахи, поэты и воины —Поборники отчей земли.

Прощаясь с отчизною милою,Стою, озираясь окрест,И, тайной наполненный силою,Целую серебряный крест.

Чтоб так же в рассвтеном свеченииМерцали церквей купола,Чтоб Клязьма струила течениеИ русской рекою была.

Молюсь, уповаю смиренно я,Чтоб вовремя час мой настал,И князь мой святой без сомненияВ дружину меня поверстал.

Чтоб мог я, как равный меж равными,Пополнив небесную рать,Лететь над землёй этой славною,Незримо её охранять.

Владимиру Крупину

Лодкой без вёсел родная деревняВ дымке тумана плывёт в никуда.Стаей вороньей чернеют деревья —Чуть в стороне от гнилого пруда.

Целою улицей брошены избы,Окна крест-накрест забиты у них.Ветер разносит окрест укоризны —Долгие скрипы калиток больных.

В бывшей церквушке ютится харчевня,Чтобы случайных гостей принимать.Ближе и ближе к погосту деревня —Всеми детьми позабытая мать.

Две реки

Когда бы шёл с востока русский меч,Являясь порождением ислама,Могли бы Волгу Камою наречь,Поскольку полноводней, шире Кама.

Но русский меч был породнён с крестомИ шёл встречь солнцу аж до океана.И Волгу — Волгой мы с тех пор зовём,И первой стать уже не может Кама.

Но в том и сила русского меча,Что как бы вера с верой ни сплеталась,Да только Кама, камушки меча,Всё пережить смогла, собой осталась.

Не поддаваясь пришлому уму,Амбициям своим не потакая,Она впадает в Волгу, потомуЧто сильная и добрая такая.

И ей не страшно всю себя отдатьДругой реке, навеки слившись с нею.Она душе доверчивой под стать,Что, лишь смирившись, выстоять сумеет.

Ты соберёшься на вокзалС тем ощущеньем бестолковым,Что всё ж единственное словоЕдинственной ты не сказал.

Что изречённое есть ложь,Поскольку искажает правду,Когда её не будет рядом,И ты свободу обретёшь

От всех невысказанных фраз,От всех, в тебе живущих истин,Прозрений, заблуждений, мистик,Что слепо связывали вас.

И одиночество, как крестНательный на груди лелея,Вдруг, как мальчишка, пожалеешьО том, что есть.

г. Екатеринбург

Иван Денисенко

И замолкают вдруг колокола

Безумно и яростно ветер свистал,И молнии прятались в тучах стальных.Присяду на камень — нет, я не устал,А просто решил подождать остальных.

Я просто забыл выражение лицИдущих за мною, подобно орде,Идущих со мною под своды зарницК неведомой цели, к далёкой звезде.

Я просто забыл вдохновение глаз,Ладоней тепло и звучанье имён —И бросил котомку, и сел — в первый разС начала пути, с сотворенья времён.

Сто раз перелески меняли свой цвет,Сто раз облетали соцветья с куста.Я ждал. Так растаяли тысячи лет —Дорога была неизменно пуста.

Давно уж мои растворились следыВ дорожной пыли нескончаемых дней,И свет путеводной далёкой звездыС течением лет становился бледней.

Когда же пришли в этот край наконецОстатки могучей, отважной орды, —Их встретил бесчувственный, каменный жрецВ неделе пути от угасшей звезды.

Будь непокорен средь покорных,среди ораторов — молчи.Крепи свой дух, покуда в горнахкуются острые мечи.

И умудрись не ошибиться,Судьбы невольный паладин,не оступиться и не сбитьсяс того пути, где ты один.

А коль допустишь в жизни промах,на плечи ляжет мощью всейнепонимание знакомыхи отчуждение друзей.

Пройдёшь спокойно между ними,как царь средь оробевших свит, —и ветер дружески обнимет,и луч звезды благословит.

Великий город! Бьётся мерноВ гранит упругая волна.Я вырос до твоих размеров;Мы одномерки, старина!

Пред серой глыбой неживоюЗатеплил я свою свечу;За эту избранность с лихвоюЯ одиночеством плачу.

Ты одного отвадил друга,Другого сбил с его пути,А третьему, что прибыл с юга,Не дал и вовсе подойти.

Зато теперь ярмом на выеВисят, подарены тобой,И эти улочки кривые,И эти тени неживые,И коммуналок домовые,И всадник с ищущей рукой…

Но у меня претензий нету,Не злись, обиженно сопя:Подозреваю, что по светуБегу я только от себя.

А коли так — расти продолжу,Врастать и в камень, и в волну;Пробью собой событий толщуИ этой жизни глубину.

Когда ж от силы занеймётся,Вздохну светло и глубоко.Гранитный берег всколыхнётся,И ветер в небе задохнётся,И загустеет, и свернётсяИюльской ночи молоко.

Будучи полностью выжат,будучи брошен в печь, —ты должен не просто выжить,ты должен себя сберечь,

чтоб, к райским придя воротами гордости не тая,ответить на грозное «Кто там?»:— Господи, это я!

Не слушай страх, не слушай плоть,Не запирай калитку,Когда придёт к тебе Господь, —Услышь Его молитву.

Не бойся свежести, мой друг,Не бойся увяданья;Когда-нибудь замкнётся Круг —Храни его преданья!

Цени старинное виноИ вечные заветы,И этот мир, и мир иной,Иной звездой согретый.

Цени и жди. Нам выпал век,Похожий на комету.Не забывай: ты — человек.И выше истин нету.

Кто слушал в страхе свою плоть, —Вступить не сможет в битву.Когда придёт к тебе Господь, —Услышь Его молитву.

Проблем накопилось до чёрта,а голос из трубки — как плеть:«Задолженность Вашего счётасоставила двадцать пять лет».

Ну вот, удивляюсь, и дожилдо взрослого мира, когдакому-то отчаянно долженуже не рубли, а года.

Себя отдавал интересам,сравненьям коранов и тор…Но, страшен глазами и весом,из леса идёт кредитор.

Расклеилась шляпа из фетра.Укрывшись средь мокрых ветвей,выпрашиваю у ветралоскутья планиды своей.

Потоки слов в пространстве гулком,Мерцающий закатный свет.Идут на взлёт по переулкамОбрывки утренних газет.

Они летят усталой теньюВ бескрайний космос забытья,И среди них летит к забвенью,Быть может, и моя статья.

И город, тающий во мраке,Сквозь чёлку августовских кронГлазами брошенной собакиГлядит на звёздный небосклон.

Над Невою — мачты кораблейи закат — пленителен и розов…Пляшет грифель липовых аллейпо страницам питерских морозов.

В полчаса сгустилась темнота,и Луна нахохлилась по-птичьи.Петербург, ты апокалиптичен,город-призрак, город-маета!

Околдует ветер, как Петра,и не сразу скажет о расплате —прежде строчки выдавит в тетрадиостриём гусиного пера.

Станет прочь отталкивать друзейда швырять в окошко птичьи крики.Лишь тетради (будущие книги)да клетушка (будущий музей)…

Не смотри, приятель, на Луну —не поймёшь, орёл там или решка.Ночь темна. Верней, черна — как речка,и у этой ночи ты в плену.

Спивались, вешались богемы,Элиты чахли род от рода,Но прошибали время геныНеистребимого народа.

Подъемля Родину из прахаК вершинам веры, духа, воли,Плечом к плечу вставали пахарь,Кузнец, рыбак, охотник, воин.

По тёмным чащам, по трясинеШагая долгими веками,Они баюкали РоссиюСвоими грубыми руками.

Под волчий вой, под шорох веток,Вдали от Терема и спесиОни прислушивались к ветруИ у костра слагали песни…

Темны дороги, а песни долги,Неясны знаки, опасны речи.На Сером Волке, могучем ВолкеКуда ты мчишься, Иван-Царевич?

Наветы, сплетни да кривотолкиСтрашней Кощея да Чуды-Юды.Иван-Царевич на Сером Волке,Не жди пощады, не жажди чуда.

Бессилен меч, и стрела не к месту,Пробьёшься словом, когда не сдрейфишь.Исполни волю — добудь невесту.Доверься Волку, Иван-Царевич!

стр.88